Вещей птицей многие народы считали кукушку. Кто из нас в детстве не спрашивал, заслышав кукование в лесу: «Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить?» Девушки могут задавать вопрос и по-другому: «Кукушка, кукушка, сколько мне в девках ходить?» Кукование кукушки возле дома иногда вообще считалось предвестием свадьбы. Интересно, что люди старались «подправить» знамения судьбы. Чтобы кукушка подольше куковала и не улетала с ветки, нужно было, подкравшись к дереву, перевязать его поясом.

Но только такими «предсказаниями» возможности птицы не ограничиваются. Кто услышит кукование в лесу, имея при себе деньги — при деньгах будет целый год, — считалось на Руси. Иногда, для верности, рекомендовалось этими деньгами еще и брякнуть в кармане, дабы пернатая вещунья услышала. Ее голос может служить оракулом, чтобы спрашивать что-то. Сколько раз прокует кукушка, через столько лет и сбудется желание. В Литве справлялся праздник в честь кукушки. Украинцы считали, что на юг ее несет на себе удод, а из клюва у нее выпадает ожерелье, кто его найдет — к счастью.

Гадание по кукованию кукушки распространено наверное у всех народов, где она встречается. Причем считалось, что голос ее был не только вещим, но и имел магическое действие. Он мог влиять на здоровье, счастье, богатство того, кто впервые слышал кукушку. Распространено поверье, что тот, кто слыша первый раз кукушку имеет при себе деньги или хлеб, будет иметь их в достатке и весь год. А в Гнезно в Польше считалось даже что тот, кто трижды услышит кукование, выиграет в лотерею. На Цюрихском озере верили: если впервые слыша кукушку ты имеешь деньги в кармане и полный желудок, значит твои дела на протяжении года будут идти хорошо. В швейцарском кантоне Фрайбург нужно было услышав кукушку быстро потрясти карманы. Если там что-то находилось, значит все лето в кармане будут водиться деньги. Многочисленные варианты подобных поверий распространены по всей Европе. Кукованию и первому появлению кукушки приписывалась даже способность излечивать болезни и изгонять паразитов. Во Франции в XVII в. делали так: услышав первое кукование брали землю из-под правой ноги, затем ее рассыпали в доме. Это считалось хорошим средством против блох. В Тюрингии делали немного по-другому: услышав первое кукование, нужно было сразу же остановиться и не оглядываясь схватить то, что находится сзади. Первый попавшийся под руки предмет помогал против клопов. В Бельгии чтобы избавиться от многих болезней нужно было услышав кукование покататься по земле. В Богемии услышать первое кукование с востока считалось хорошим предзнаменованием, с запада — можно было ожидать несчастья (Gattiker, Gattiker, 1989).

По кукованию кукушки земледельцы гадали о будущем урожае. Если она закукует при восходе солнца и в лесу, уже одевшемся листвой, значит год будет урожайным. А если на ночь и на голом дереве — можно ожидать голода. Слишком раннее кукование кукушки вообще считалось плохой приметой*.

У славян считалось, что сучок от дерева, на котором куковала кукушка, обладает магическими свойствами. Его носили с собой как амулет, оберегающий от несчастий, а охотники брали с собой для успеха на охоте. Женщины обводили «кукушечьим» сучком по внутреннему краю посудины, в которую вливали надоенное молоко. Считалось, что в ней всегда будет отстаиваться толстый слой сливок**. Еще проводился обряд крещения кукушки. Обычно проходил он в поминальную неделю. Женщины и девушки делали в лесу из лоскутов и цветов чучело птицы и вешали над ним шейные кресты или же одевали крестик на саму птицу.

Украинцы верили, что услышав первое кукование нужно бросить несколько мелких монет в ту сторону, откуда оно доносится. Тогда весь год будешь при деньгах. Боялись голоса птицы, когда она прилетала на усадьбу. Это могло предвещать несчастье. Смотрели как она сидит: если хвостом к дому и кукует, это к доброй вести, если же головой — «кого-то из семьи призывает». Особенно опасным считалось трехразовое кукование. По народным поверьям, эти птицы считаются хранительницами ключей вырия. Они последними закрывают его, когда птицы улетают к своим жилищам, и первыми открывают, чтобы пустить перезимовать (Скуратiвський, 1998).

В Западной Украине бытует поверье, что когда кукует кукушка, из ее горла выпадает жемчуг и золото. Считается, что кукушка произошла от человека, поэтому ее нельзя убивать. Кукушка не кукует целое лето, потому как подавилась осыпавшимся колоском ячменя. Однако, в основном с кукушкой связаны поверья, легенды и обычаи, имеющие эротическое звучание. Недаром у многих европейских народов она в почете, особенно любят ее девушки. Львовский этнограф Д. Лепский (1885) писал, что в верованиях о кукушке отображена практически вся душа украинского народа.

Кукушка, как предвестница, большое участие принимает в переменах жизни. Как будто таинственная связь соединяет ее с человеком. Но кукушка символ не грозного рока, который поражает без жалости. Кукушка — птица добрая, она — добрый гений, она предупредит о беде человека, предостережет его. Кукушка ведает, что делает казак на чужой стороне, расскажет матери, где сын ее ночует, предскажет любовь девице. Ей известен весь свет — обмануть ее нельзя. В русских песнях кукушка выступает еще и как символ судьбы горемычной и горькой. У греков Зевс, воспылав страстью к гордой Гере, превратился в кукушку и стал издавать жалобные стоны. Гера пожалела несчастную и пригрела на своей груди. Тогда Зевс принял свой настоящий облик и овладел строптивой богиней. Кукушка стала священной птицей Геры, символизирующей весну, любовь и возрождение (Федосеенко, 1998). Уважение к кукушке осталось и у нынешних греков, именующих ее ласкательными именами.

Кукушка более из других птиц «способна» на метаморфозы. У сербов сестра превращается в кукушку, плача над убитым братом. У поляков княжна, которую выдавали замуж за нелюбимого, стала кукушкой. У украинцев девушка, отданная в далекий край замуж, превратилась в сизую кукушку и вернулась к матери. По другому поверью в Киевской Руси считалось, что кукушка и сизая галочка хранят у себя райские ключи — ключи от вырея, и с их прилетом Перун отпирает небо и низводит на землю плодородный дождь.

Для многих народов кукование кукушки — особый язык, понимаемый поэтическим чутьем. Дочь, собираясь умирать, просит посадить на ее могиле калину, на калину сядет кукушка и расскажет матери всю правду, и дочери будет легко лежать в земле.

«Кукушка, — пишет Я.Я. Никифоровский (1897), — была когда-то замужней женщиною. После несправедливой сдачи в солдаты любимого мужа, она стала так убиваться, что Бог преобразил ее в такую птицу, которая среди других напоминала бы несправедливость людям, что, по их милости, она сделалась «ни вдова, ни мужняя жена».

В белорусском и украинском фольклоре кукушка постоянно встречается в свадебных песнях. Она олицетворяет девушку-невесту. Песни с образом кукушки говорят о несчастном или неудавшемся браке или же его предчувствии. Образ этой птицы у всех восточных славян символизировал также молодую женщину, несчастную в браке, и вдову (Бернштам, 1982). Недаром Ярославна в «Слове о полку Игореве» хочет лететь кукушкой по Дунаю в поисках мужа.

В народных украинских песнях кукушка прилетает горевать над умершим; она — олицетворение невыносимой сердечной печали по милым покойникам. В свадебной песне невеста-сирота посылает кукушку за своими умершими родственниками, чтобы они пришли с того света благословить ее на новую счастливую жизнь*.

У поляков кукушка — символ сиротства, вдовства, траура, боли, поэзии, печали, жалости, тоски, отчаяния. В польской песне поется: И кукушка прилетела: Ку-ку! — закричала, — Подай, милый, ладонь с могилы, Буду здесь ждать (Majewsky, 1898). В свадебных польских песнях кукушка символизирует молодую, насильно выданную за старика. Очень много любовных песен в Польше связано с кукушкой: Кукушка кукует На высокой круче Выспался Ясю На моей подушке. У поляков раньше считалось преступлением убить кукушку. Поляки говорят, что кукушку есть нельзя, иногда добавляя: потому, что она соленая, или что произошла из девы.

В Литве полагают, что в кукушку превратилась сестра, оплакивающая своих братьев (Majewsky, 1898). В литовской песне к погибшему воину прилетали 3 кукушки. Одна села у его ног, вторая возле головы, третья — пестрая — возле сердца. У ног была жена, возле головы — сестра, матерь — возле сердца. Жена тосковала три недели, сестра три года, а мать — до смерти.

У сербов и черногорцев на кладбищенских крестах рисуют кукушек: их число таково, сколько родных оплакивает умершего. В Западной Европе считают, что кукушка никогда не умирает. А поскольку она бессмертна, то должна знать все. Согласно других поверий кукушка является покровительницей свадеб.

В германской мифологии кукушка была птицей бога грома Донара. Как его посланец она была вестником весны, устроителем и предсказателем погоды. Ее крик влиял на плодовитость, погоду, урожай. Кукушка была фаллическим символом, ее крик был благоприятным знамением для новобрачных. В Зальцбурге (Австрия) говорили: «Когда кричит кукушка, приходит время любви». Кукушка делает брак плодовитым. В Богемии во время свадебного выезда специально прислушивались к голосу кукушки, чтобы определить предзнаменования для будущей семейной жизни. В Ломбардии кукушку спрашивали о времени и результате свадьбы. В других странах у нее интересовались продолжительностью холостяцкой жизни (Gattiker, Gattiker, 1989). По верованиям финнов, кукушка вызывает плодородие своим кукованием (Штернберг, 1936).

Первый весенний крик кукушки радовал людей во все времена. Он означал приход тепла. Еще Элиан называл эту птицу посланцем весны. В Англии весну называют кукушкиным временем. В германских землях в день, когда послышалось первое кукование, устраивали празднество. Дети, которые принесли это известие, получали в подарок яйцо. А в Эрлингаузене услышавший впервые кукование всем встречным вместо «добрый день» говорил: «кукушка закуковала». Связывали эту птицу и с рождением детей. В Шлезвиг-Гольштейне она даже занимала место аиста и приносила младенцев. Много гаданий было связано со сроком прилета кукушки. В разных местах Европы были свои «оптимальные» дни, и если птица появлялась не вовремя, это служило дурным предзнаменованием. Французы считали, что если кукушка прилетит до появления листьев на деревьях, это предвещает позднюю весну и холодное лето. Цыгане верили, что если слышишь кукование до пасхи и при этом сидишь или лежишь, будешь весь год болеть или страдать. Чтобы избежать этого, нужно было девять раз обойти вокруг дерева, на котором сидела птица, и съесть немного коры (Gattiker, Gattiker, 1989). У славянских народов кукушка была посвящена богине весны.

Если при первом куковании будешь весел — весь год будешь веселым, имеешь хлеб — весь год будешь при хлебе. В народной шотландской песне поется: Кукушка — прекрасная птица. Она поет в полете, Она приносит хорошие вести, Она никогда не врет (...) И когда она кукует — лето близко (Gubernatis, 1972).

Кеты и гиляки не убивают кукушку, у якутов она помощник шамана. У селькупов это священная птица, покровительница рождения (Мифы народов мира, 1980—1982). Кукушка считается святой у сербов и хорватов.

Индийская кукушка для поэтов Индии означает то же самое, что соловей для поэтов Европы. В отношении ее пения они выбирают самые изысканные эпитеты и называют ее «похитителем сердец». У индусов кукушка в дождливую пору летает над родниками и пьет воду любви.(Пернатые обитатели мифов и легенд)

Отрывок из книги Н.Костомарова "Славянская мифология"

«Кукушка» — в народной символике, особенно южнорусской, — символ прорицаний и всеведения. Такое понятие освящено религиозным верованием: «Що вона кувала — проміж святих чувала» (Макс, стр. 29); «Над зозулю пташини і на світі нема» — говорится в песне; голос ее всегда имеет смысл неизменный и справедливый: «Що вона кувала, тому стати й бути» (Макс, стр. 24). И «дівчата» — Голос її вихваляють, Так-то зозулі правду співають. (Жег. Паул., т. II, стр. 115).

В понятии малорусского поселянина она вестница лета: «Зозуля кувала, літочко казала» (Сахар., стр. 271) — земледелец угадывает по первому ее кукованию о будущей награде или потере трудов своих: если «зозуля» в первый раз закукует на развитом дереве, он ожидает хорошего урожая, если «закує на голе дерево», — это предвещает голод. Но, будучи предвозвестницею годичных перемен, кукушка гораздо большее участие принимает в переменах жизни существа нравственного. Как будто таинственная связь соединяет ее с человеком; эта странствующая бездомная птица как будто для того и создана, чтобы быть истолковательницею предчувствий сердца, органом судьбы, беспристрастным и верным. И между тем это не символ грозного рока, древнего fatum, бесчувственного и сурового, который поражает без жалости, открывает себя не для спасения жертвы, а для того, чтоб присыпать бедному сердцу кручины, показать ничтожность человеческого существа, бессильного устоять противу звезды несчастливой. Кукушка — птица добрая: она скажет о себе человеку, чтоб предостеречь его, а если и откроет ему горе неминуемое, то как будто для того, чтоб дать окрепнуть его воле; возвещая казаку скорую гибель, она с ним вместе и потужит, она и оплачет его, когда никто не приглядит его сиротской кончины. Чего не знает, чего не скажет вещая «сива зозуленька»? Спросите ли У ней, сколько лет вам жить, — она отсчитает будущие ваши годы своим горемычным кукованьем; захочет ли узнать «Марусенька», «чи довго буде в батька», — прилетит «зозуленька з темного лісочку», сядет на вишневой веточке, «прихиливши головоньку ік листочку», и все скажет девице и откроет ей будущее ее житье-бытье у свекра: как ее не пустят «на улицю погуляти» (Жег. Паул., т. I, стр. 126), как ее будут заставлять «кланяться, увійшовши у світлицю»; гнетет ли молодого парубка тайная грусть, скорбь напрасная — закукует кукушечка, а он знает уже, что «мусить» скоро «на чужині проживати», и будет ему горько «од роду далеко, ніким роду наказати». Кукушка ведает, что делает казак в чужой стороне: сидя на червоной калине, она расскажет матери, «де її син ночує»; кукушка предостерегает воина от нападения врагов (Вац. из Ол., стр. 82); вот она жалобно тужит над головою молодца, а если уж так ему «на роду написано» — погибнуть «у чужій стороні, у чужому краю», она садится «в головках» его исклеванного воронами тела и оплакивает, будто сестра брата (Макс, стр. 11), а потом летит с вестью к матери, уже встревоженной вещим сновидением:

Упала зозуленька
На стрісі на хаті,
Та й почала зозуленька
Жалібно кувати.
Пішла ж наша Лебедиха
Сусідів питати:
«Сусідоньки-голубочки!
Який мені сон снився:
Либонь, мій син Лебеденко
Сю ніч оженився».

Ничего нет, чего бы не знала кукушка. Ей известен весь свет, обмануть ее нельзя. Даром свадебные гости рассказывают дивные небылицы «о золотих горах» и «шовкових травах»: кукушечка сидит себе «у вишневому садочку», услышала да и выявила их неправду:

Всюди я облетіла,
Золотих гір не видала;
Всюди гори кам’янії,
Травоньки зеленії.
(Жег. Паул. т. I, стр. 103).

Кукованье «зозулине» служит символом плача, особенно если опечаленное лицо видит впереди для себя что-нибудь худое:

Закувала зозуленька попід небесами,
Заплакав Івасенько больними голосами.
(Вац. из Ол., стр. 385).

В великорусских песнях кукушка всегда символ горести, ей придают эпитет горемычной и горькой. С нею сравнивается девушка, обманутая любовником:

Одна пташечка оставалася,
Горемычная кукушечка,
Что кукует она день и ночь,
Ни на малой час перемолки нет;
Жалобу творит кукушечка
На залетного ясного сокола.
Что во тереме сидит девица,
Что в высоком сидит красная
Под косящатым под окошечком;
Жалобу творит красна девица
На заезжева добра молодца...

Кукушка также означает бесприютность, безродность, одиночество:

В свете белом сиротинушка,
Он тоскует, как горька кукушечка,
Горючими слезами заливается
Бесприютная головушка;
Никто к детинушке бедному,
Никто в свете не пришатнется.
(Сахар., стр. 130, Свад. пес. № 84).

Это понятие мы встречаем и у южнорусов. Так, в одной карпатской колядке рассказывается, что бедная кукушка не найдет себе нигде уголка свить гнездышко.

Кукушка изображает мать, жену, сестру и вообще особу женского пола, которая оплакивает убитого или умершего, наприм.:

Убила стріла вдовиного сина.
Прилетіли к йому три зозуленьки:
Одна сіла край головоньки,
А друга сіла коло серденька,
А третя сіла в його ніженьках.
Що в головоньках — то його мати,
Що край серденька — то його сестриця,
А що в ніженьках — його милая.

В чумацкой песне мать, плачущая над могилою сына, изображается в виде кукушки:

Прилетіла зозуленька та й сказала: «Ку-ку!
Подай, сину, подай, орле, хоч правую руку!»

В песне о трех братьях, бежавших из Азова, как мы заметили выше, кукушка оплакивает казака, словно брата. В песне о Нестеруке (Вац. из Ол., стр. 502) с кукушкой сравнивается сестра, которая брату «співаночки складала». Эти образы напоминают поверье о превращении в кукушку девицы, плакавшей по брату, поверье, общее почти всем славянам. Кроме того, в песнях встречается другое подобное превращение в кукушку дочери, которая, будучи замужем в чужой стороне, долго горевала «по матері», заказавшей ей «сім літ не бувати», и наконец /94/

Обернувшись зозулею
Та й в год прилетіла.
Як сіла ж я в батька в саді, —
Ой як же я закувала —
Весь сад поламала!
Ой як же я затужила —
Весь сад заглушила!
Іде ж моя мати
Калини ламати,
А за нею мій братичок
Зозулі стріляти.
«Ой не стріляй, синку,
Сієї зозуленьки:
Як же отсій зозуленьці,
То так моїй доньці
На чужій сторонці!»

Войцицкий относит это превращение к следующему преданию, которое до сих пор рассказывается на Руси. Давным-давно жила знатная богатая княгиня. Была у ней одним-одна дочь, и хотела ее мать выдать за старого господина. Молоденькая княжна, или «княгинька», как называет ее народ, долго противилась желанию матери, но не могла ничем ни убедить, ни умолить и наконец решилась на все. Настал день венчанья. Чуть взошло солнце, на широком дворе началась суета, — молодую убрали к венцу. Вот уж все собрались в церковь — невесты нет. Напрасно посылают за нею, напрасно ищут по комнатам древнего терема. Старая княгиня сама бегает по саду, кличет, просит — все напрасно; как вдруг поздним вечером раздается какой-то хохот. «Скройся ж навеки, — закричала разгневанная мать, — отзывайся всегда, как теперь отзываешься!» Вскоре послышалось: «Ку-ку! Ку-ку!» Это был голос неизвестной до того времени птицы. Княгинька превратилась в кукушку. Помнит однако ж знатность своего рода княгинька: считает для себя низким вить гнездо, а высиживать детей и подавно: выберет она маленькую птичку, прикажет сидеть на яйцах, а сама только присматривает за нею. Когда ж увидит, что птичка хочет улететь, то привязывает ее волоском к гнезду. Служит еще у кукушки и другая птица пажем и приносит ей пищу (Zar. Dom., т. И, стр. 116). Песни о превращении в кукушку дочери можно найти еще в сборнике Вацлава из Олеска, стр. 228 и Жеготы Паули, том, II, стр. 45.

Из этих остатков можно заключить: 1)что идея судьбы, по древнему верованию, открывалась в явлениях природы; 2) что о кукушке была какая-нибудь мифологическая история. (litopys.org.ua)

Отрывок из книги Й. П. Эккермана "Разговоры с Гете"

Над нами пронесся маленький сокол; его полет и очертания напоминали кукушку.

-- Было время, -- сказал Гете, -- когда естественноисторические знания настолько отстали от жизни, что повсеместно распространилось мнение, будто кукушка только летом является кукушкой, зимой она становится хищной птицей.

-- Эта точка зрения, -- возразил я, -- и поныне бытует в народе. Более того, на бедную птицу наклепали, будто она, выросши, пожирает собственных родителей. Посему она служит символом позорнейшей неблагодарности. Я и сейчас знаю людей, которых никак не отговоришь от этих абсурдных представлений и которые привержены к ним не меньше, чем к догматам христианского вероисповедания.

-- Насколько мне известно, -- сказал Гете, -- кукушку классифицируют как птицу из семейства дятловых.

-- И это, вероятно, происходит, заметил я, -- оттого, что два когтя ее в общем-то слабых лапок направлены назад; я бы ее к дятловымне причислил. Клюв у нее недостаточно крепкий, чтобы продалбливать отмершую кору деревьев, да и хвостовое оперенье слишком слабое, чтобы служить ей поддержкой во время этой операции. Острых когтей, необходимых, чтобы держаться на стволе, у нее тоже нет, поэтому ее маленькие лапки только по видимости приспособлены для лазанья, на самом же деле для этого непригодны.

-- Господа орнитологи, -- подхватил Гете, -- вероятно, рады, когда им удается хоть кое-как втиснуть самобытную птицу в одну из существующих рубрик. Между тем природа свободна в своих действиях и нисколько не думает о полочках, сколоченных ограниченными людьми.

-- Соловей, например, -- продолжал я, -- причисляется к славкам, хотя насквозь пронизывающая его энергия, движения и образ жизни куда ближе к дроздам. Но я бы и к дроздам его не причислил. Эта птица стоит между первыми двумя и является самостоятельной особью, так же как и кукушка самостоятельная особь с ярко выраженной индивидуальностью.

-- Все, что я слышал о кукушке, -- сказал Гете, -- внушает мне большой интерес к этой своеобразной птице. Природа ее крайне проблематична, она -- очевидная тайна, но проникнуть в нее отнюдь не легче оттого, что она очевидна. Впрочем, эти слова относятся к самым разнообразным случаям! Вокруг нас повсюду чудеса, а лучшая и наивысшая природа вещей все равно от нас сокрыта. Возьмем, к примеру, пчел. Мы знаем, что летя за медом, они преодолевают огромные расстояния и всякий раз в другом направлении. То они неделю-другую летают на запад, там сейчас цветет сурепка. Потом, и так же долго, на север, на цветущие луга. И снова в другом направлении, туда, где цветет гречиха. Потом куда-нибудь на поле клевера. И, наконец, опять уже совсем в другую сторону -- к цветущим липам. Но кто, спрашивается, говорит им: летите-ка туда, там кое-что для вас найдется, а теперь в другое место, там вас ждет что-то новенькое! А кто ведет их обратно, в свою деревню, в свою ячейку? Они летают взад и вперед, словно на незримых помочах; но почему -- этого мы не знаем. То же самое и с жаворонком. С пением взмывает он вверх над полями, парит над целым морем колосьев; ветер клонит их то туда, то сюда, и набегающие волны как две капли воды похожи одна на другую, но жаворонок уже летит к своим птенцам и, спускаясь, безошибочно находит то крохотное местечко, где свил свое гнездо. Все эти внешние приметы ясны как день, но внутренние, духовные стимулы остаются для нас непостижимыми.

-- Так же обстоит дело и с кукушкой, -- сказал я. -- Нам известно, что она сама не высиживает яиц, но кладет свое яйцо в гнездо любой другой птицы. Далее, нам известно, что она кладет его в гнездо славки, желтой трясогузки, монаха, а также лесной завирушки, малиновки и крапивника. Вот и все, что мы знаем. Знаем также, что все это насекомоядные птицы, да иначе и не может быть: кукушка -- птица насекомоядная, а та, что питается семенами, попросту не могла бы выкормить кукушонка. Но как она узнаёт, что все эти птицы действительно насекомоядные, -- ведь по строению тельца, по окраске, наконец, по приманочному пению они редко отличны одна от другой. И далее, как же кукушка доверяет свое яйцо, а следовательно, и своего хрупкого птенчика гнездам, совершенно различным по строению и температуре, по сухости и влажности? Гнездо славки, например, свитое из сухих травинок и малой толики конского волоса, до того прозрачно, что в него легко проникают холод и сквозной ветер, к тому же и сверху оно ничем не прикрыто, однако кукушонок отлично в нем вырастает. Гнездо королька, напротив, снаружи утеплено мхом, стебельками и листьями, а внутри заботливо выложено клочками шерсти и перышками -- нигде-то в него не дует. Кверху оно заканчивается сводом, в котором оставлено лишь маленькое отверстие, в него может проскользнуть только такая пичужка, как королек. В жаркие июньские дни в этой со всех сторон закрытой пещерке, надо думать, стоит адская жара. Но кукушонок и здесь процветает на диво. А до чего же по-другому устроено гнездо желтой трясогузки! Эта птичка живет у воды, преимущественно у ручьев, словом, где посырее. Гнездо она строит на низком месте, поближе к зарослям тростника. Роет ямку в мокрой земле, скупо устилая ее травинками, так что кукушонок и вылупляется из яйца, и растет в холоде и сырости, но опять-таки чувствует себя превосходно.

Что ж это за птица такая, которой с первых дней безразлично, живет она в сырости или в сухости, в жаре или в холоде, и все эти отклонения от нормы, смертельные для любой другой, ее как бы не касаются? И откуда знает кукушка-мать об этих свойствах, если сама она в зрелом возрасте с трудом переносит сырость и холод?

-- Да, -- сказал Гете, -- мы здесь опять-таки стоим перед тайной. Но скажите мне, если вам довелось это наблюдать, как же кукушка кладет свое яйцо в гнездо королька, если в нем оставлено лишь маленькое отверстие, в которое она не может пролезть, чтобы это яйцо снести.

-- Она кладет его где-нибудь на сухом месте и клювом заталкивает в гнездо, -- отвечал я. -- Я думаю, что так она действует не только с гнездом королька, но и со всеми другими гнездами. Ведь гнезда всех насекомоядных птиц, даже открытые сверху, так малы и так тесно окружены ветвями, что крупной длиннохвостой кукушке туда не пробраться. Это нетрудно себе представить, но то, что кукушка кладет такое крохотное яйцо, что оно может сойти за яйцо маленькой насекомоядной пичуги, -- это новая загадка. Она повергает нас в изумленье, разгадать же ее мы не в силах. Кукушечье яйцо лишь чуть-чуть больше яйца славки, да иначе и не могло бы быть, если его предстоит высидеть такой малышке. Это прекрасно и мудро. Природа, дабы проявить мудрость в этом частном случае, поступилась своим неизменным законом, согласно которому, от колибри и до страуса, существует определенное соотношение между величиной птицы и величиной яйца. И, конечно же, такого рода произвол изумляет, более того поражает нас.

-- Разумеется, поражает, -- сказал Гете, -- ибо кругозор наш слишком узок, и мы не в состоянии охватить взглядом целое. Будь он пошире, мы, вероятно, сочли бы закономерными эти кажущиеся отклонения. Но продолжайте и скажите мне следующее: разве не известно, сколько яиц кладет кукушка?

-- Только самый легкомысленный человек мог бы с ходу ответить на этот вопрос, -- сказал я. -- Кукушка -- птица непоседливая, сегодня она здесь, завтра там, но в любом гнезде мы находим всегда одно-единственное кукушечье яйцо. Наверно, она кладет несколько яиц; но никто не знает, куда они деваются, никто не может за этим проследить. Предположим, однако, что она снесла пяток яиц и что из них вылупилось пятеро птенцов, которых заботливо растят приемные родители, тогда мы опять-таки будем удивляться, что природа осмелилась для пяти кукушат пожертвовать по меньшей мере пятьюдесятью птенцами наших прекрасных певчих птиц.

-- В таких делах, -- отвечает Гете, -- природа всегда не очень-то расчетлива. Она, почти не задумываясь, проматывает уйму жизней. Но скажите, почему столько певчих птиц обречено гибели из-за одного кукушонка?

-- Начнем с того, -- отвечал я, -- что первый выводок, как правило, погибает. Даже если певчая птица и высиживает свои яйца наряду с яйцом кукушки, как это обычно бывает, то родители так радуются вылупившемуся крупному птенцу, что, изливая на него всю свою нежность, только его и кормят, собственные же их птенчики гибнут и исчезают из гнезда. Вдобавок кукушечий птенец жаден, ему требуется вся пища, которую маленькие насекомоядные птицы в силах натаскать в гнездо. Проходит немало времени, прежде чем кукушонок вырастет, полностью оперится и сможет, покинув гнездо, взлететь на верхушку дерева. Но и тогда он все еще требует пищи, и любвеобильные родители до самого конца лета хлопочут о своем большом птенце, не помышляя о втором выводке. Вот почему из-за одного кукушонка гибнет великое множество других птенцов.

-- Да, это весьма убедительный ответ, -- сказал Гете. -- Но мне бы еще хотелось знать, правда ли, что кукушонка, после того как он вылетел из гнезда, кормят и другие птицы, те, которые его не высиживали, я что-то об этом слышал.

-- Так оно и есть, -- отвечал я. -- Едва только кукушонок покинет низко расположенное гнездо и взлетит на верхушку, ну, скажем, дуба, он издает пронзительный крик, возвещающий: я здесь! Тут все маленькие птицы, обитающие по соседству, слетаются, чтобы его приветствовать; славка и монах, желтая трясогузка, и даже королек, который, собственно, предназначен для жизни в невысоких живых изгородях да в густом кустарнике, наперекор своей природе взлетает на верхушку могучего дуба, навстречу милому пришельцу. Парочка же, вырастившая кукушонка, продолжает усердно его кормить, тогда как другие птицы лишь время от времени приносят ему лакомый кусочек.

-- Похоже, -- вставил Гете, -- что молодую кукушку и насекомоядных пташек связывает большая любовь.

-- Любовь этих птичек к кукушонку, -- отвечал я, -- так огромна, что стоит человеку приблизиться к гнезду, в котором они этого кукушонка лелеют, и маленькие приемные родители от страха и тревоги не знают, что делать. Монах, например, выказывает такое отчаяние, что чуть ли не в судорогах трепыхается на земле.

-- Да, это удивительно, хотя, в общем-то и понятно, -- сказал Гете.-- Однако мне представляется весьма проблематичным, почему, к примеру, славки, намеревающиеся высиживать собственные яйца, позволяют кукушке приблизиться к гнезду и положить в него свое яйцо.

-- Это, действительно, загадочно, -- согласился я. -- Ведь именно потому, что все мелкие насекомоядные птицы кормят вылетевшего из гнезда кукушонка, а значит, и те, которые не высиживали его, между ними возникает своеобразное родство, они продолжают общаться и словно бы пребывают членами единой большой семьи. Может, например, случиться, что кукушка, которую в прошлом году высидела и вырастила чета славок, в этом году положит им в гнездо свое яйцо.

-- Это очень интересно, -- отвечал Гете, -- хотя и почти непостижимо. Но истинным чудом представляется мне то, что кукушонка кормят птицы, не высидевшие и не взрастившие его. (lingvo.asu.ru)